Во время съёмок фильма "Перед судом истории" (1964). Монархист В. В. Шульгин в Кремлёвском дворце съездов

Вторая разновидность монархистов, живших в СССР - монархисты, действовавшие в рамках советской легальности. Самый яркий пример такого деятеля - это Василий Витальевич Шульгин (1878-1976). Правда, перед тем, как стать "самым главным советским монархистом", ему пришлось посидеть свой срок во Владимирской тюрьме. Да и то ему повезло в том плане, что в 1947 году, когда его судили, смертная казнь в СССР уже была отменена.
Но в сентябре 1956 года Шульгин вышел на свободу. Он отнюдь не отрекался от своих монархических взглядов, и сам позднее писал: "Помилованный и принесший покаяние, Шульгин не стоил бы и ломаного гроша и мог бы вызывать только презрительное сожаление". Но он постарался приспособить свои старые убеждения к новой реальности и притом высказывать их открыто. И самое удивительное, что это ему удалось... С умением и талантом опытного парламентского оратора Шульгин настойчиво пробивал в легальную советскую политику и публицистику идеи монархизма и столыпинщины. Он виртуозно облекал их в очень аккуратную, цензурно приемлемую форму. И проводил - и в своей напечатанной в 60-е годы книжке "Письма к русским эмигрантам", и в документальном фильме "Перед судом истории", который сняли о нём тогда же. И в других произведениях, включая мемуары, которые вышли из печати уже после его смерти, в 1979 году, в издательстве АПН. Шульгин встречался с родственными ему общественными деятелями: например, приезжал к нему во Владимир не кто иной, как Александр Солженицын. Статьи Шульгина появлялись в "Правде", он выступал по радио. И, наконец, как вершина всего, бывший идеолог Белой гвардии и автор лозунга "Фашисты всех стран, соединяйтесь!" был в 1961 году приглашён на XXII съезд КПСС и поучаствовал в нём в качестве гостя.

Во время съёмок "Перед судом истории". Шульгин в Таврическом дворце (Ленинград), где до 1917 года заседала Государственная Дума. "Вот он, русский парламент!". Шульгин в фильме занял то место, которое он занимал в зале заседаний бывшей Государственной Думы

Шульгин в железнодорожном вагончике, где он принимал отречение императора Николая II

Как же ему это удалось? Как-то я уже писал, что запрет высказывания любых взглядов приводит только к тому, что они аккуратно маскируются слоем сахарной ваты. Более строгий запрет приводит к заматыванию двумя, тремя, десятью слоями сладкой ваты... Но внутреннее зерно никуда от этого не исчезает, просто распознать его под медовой оболочкой и возразить на него становится труднее. Шульгин этим искусством овладел в полной мере.
Советский режиссёр и коммунист Фридрих Эрмлер вспоминал свою встречу на "Ленфильме" с Шульгиным: «Если бы я встретился с ним в 1924 году, то сделал бы всё, чтобы моё заключение кончалось словом "расстрелять". И вдруг я увидел апостола Петра, слепого, с тростью. Передо мной предстал старец, который долго на меня смотрел, а потом сказал: "Вы очень бледны. Вас, голубчик, нужно беречь. Я ведь зубр, я выстою…"». Иначе говоря, вместо лютого классового врага, каким Шульгин, несомненно, и был ("зубрами" до революции называли ярых монархистов, черносотенцев, это выражение можно встретить у Ленина), его советские оппоненты с изумлением обнаруживали почти святого. Ему напоминали его прежние, отнюдь не святые слова и чувства (опубликованные, кстати, в СССР ещё в 20-е годы вместе с книгой Шульгина "Дни"); например, при виде революционной уличной толпы в Феврале 1917-го:
"Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди... Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу всё новые и новые лица... Но сколько их ни было - у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное... Боже, как это было гадко! Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому ещё более злобное бешенство... Пулемётов - вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы - этот зверь был... его величество русский народ... Ах, пулемётов сюда, пулемётов!.."
И ещё: "Николай I повесил пять декабристов, но если Николай II расстреляет 50 000 "февралистов", то это будет за дешёво купленное спасение России".

Книги В. В. Шульгина, изданные в СССР в 20-е годы

На напоминания Василий Витальевич отвечал уклончиво и велеречиво: "Говорил, не отрекаюсь... Но вы как будто бы в данном случае отрицаете течение времени... Разве я могу сейчас, имея белую бороду, говорить, как тот Шульгин, с усиками?.."
Шульгину язвительно напомнили и его похвалы 20-х годов в адрес фашистов, когда он называл почитаемого им Столыпина "предтечей Муссолини" и "основателем русского фашизма". Шульгин в ответ только попросил "не смешивать итальянский фашизм и германский нацизм"...
Фильм «Перед судом истории», ставший "лебединой песней" Эрмлера, снимался трудно, съёмки шли с 1962 по 1965 год. Причина была в том, что строптивый монархист "показывал характер" и не соглашался произнести в кадре ни единого слова, с которым сам был бы не согласен. По оценке генерала КГБ Филиппа Бобкова, который курировал от ведомства создание фильма и тесно общался со всей творческой группой, «Шульгин прекрасно выглядел на экране и, что важно, всё время оставался самим собой. Он не подыгрывал своему собеседнику. Это был смирившийся с обстоятельствами, но не сломленный и не отказавшийся от своих убеждений человек. Почтенный возраст Шульгина не сказался ни на работе мысли, ни на темпераменте, не убавил и его сарказма. Его молодой оппонент, которого Шульгин едко и зло высмеял, выглядел рядом с ним очень бледно». В ленфильмовской многотиражной газете «Кадр» была напечатана заметка «Встреча с врагом». В ней режиссёр, народный артист СССР и друг Эрмлера Александр Иванов писал: «Впечатляет появление на экране матёрого врага Советской власти. Внутренняя аристократичность этого монархиста настолько убедительна, что прислушиваешься не только к тому, что он говорит, а с напряжением следишь за тем, как он говорит… Вот он сейчас такой благопристойный, моментами жалкий и даже вроде бы симпатичный. А ведь это человек страшный. За такими шли сотни тысяч людей, которые сложили головы за их идеи».
В результате фильм показывали на широких экранах московских и ленинградских кинотеатров всего лишь три дня: несмотря на большой интерес зрителей, его досрочно сняли с проката, и потом показывали редко.
А своей книгой "Письма к русским эмигрантам" Шульгин остался ещё и недоволен, за её недостаточный радикализм, и в 1970 году написал о ней так: "Этой книги я не люблю. Здесь нет лжи, но здесь есть ошибки с моей стороны, неудачный обман со стороны некоторых лиц. Поэтому "Письма" не достигли цели. Эмигранты не поверили и тому, что было неверно, и тому, что изложено точно. Жаль".

Беседа Шульгина со старым большевиком Петровым

Кульминацией фильма "Перед судом истории" стала встреча Шульгина с легендарным революционером, членом КПСС с 1896 года Фёдором Николаевичем Петровым (1876-1973). Встреча старого большевика и старого монархиста. На экране Василий Витальевич буквально затопил своего оппонента елеем похвал и комплиментов, совершенно тем самым его обезоружив. В конце разговора размякший Петров согласился на камеру обменяться с Шульгиным рукопожатием. А за кадром Василий Витальевич отзывался о своём оппоненте, как и подобает классовому врагу, ехидно и презрительно: "В фильме "Перед судом истории" мне пришлось придумывать диалоги с моим оппонентом - большевиком Петровым, который оказался очень глупым".

В конце разговора Петров согласился пожать руку Шульгину

А Никита Хрущёв в марте 1963 года в одном из выступлений говорил о Шульгине так: "Я видел людей. Возьмите, к примеру, Шульгина, товарищи. Шульгин. Монархист. Лидер монархистов. А теперь, теперь он… конечно, не коммунист, - и славу богу, что он не коммунист… (Смех в зале). Потому что он не может быть коммунистом. Но что он, так сказать, проявляет патриотизм, это… это факт. И поэтому, когда он выступил со своими статьями, - я был в Америке, и в это время там были напечатаны его статьи, - на него плевались те, кто раньше питались его соками. Так что, знаете, это такие жернова, которые перетирают в муку, знаете, гранит. Или стирают, или люди шлифуются и крепнут, и становятся в ряды хороших людей."
Кстати, присутствие Шульгина в политической жизни СССР общественное мнение восприняло скорее неодобрительно. Об этом можно судить, в частности, по известному анекдоту "Что сделал и что не успел сделать Никита Хрущёв?". "Успел пригласить монархиста Шульгина гостем на XXII съезд партии. Не успел наградить Николая II и Григория Распутина посмертно орденом Октябрьской революции за создание революционной ситуации в России". То есть "политическое воскрешение" Шульгина в 60-е годы и тем более приглашение монархиста на съезд коммунистической партии в народе расценили как проявление "волюнтаризма" (попросту говоря, нелепого самодурства) Хрущёва. Однако фильм "Перед судом истории" вышел на экраны, когда Хрущёва уже не было в Кремле, да и шульгинские мемуары "Годы" появились из печати в конце 70-х.

Шульгин показывает свой "патриотизм"

Книги В. В. Шульгина, изданные в СССР в 60-е и 70-е годы

Ну, а какие актуальные уроки можно извлечь из сказанного выше? Во-первых, надо уметь нисколько не обманываться обликом "святого", который умеет принимать любой опытный классовый враг. Во-вторых, надо уметь, при необходимости, самим владеть и пользоваться этим обязательным политическим приёмом. И в-третьих, надо понимать, что легальный, открытый, но всё-таки достаточно откровенный монархист, как Шульгин, был ещё далеко не самой опасной разновидностью монархистов в СССР...
О третьей разновидности советских монархистов будет рассказано далее.

Мемориальная доска, установленная 13 января 2008 года, в 130-летнюю годовщину со дня рождения Шульгина на доме №1 по улице Фейгина во Владимире

Афиша фильма "Перед судом истории":

Фильм "Перед судом истории"

Василий Шульгин не был простым участником революции. Именно он, депутат трех Государственных Дум и отчаянный монархист, как ни парадоксально, принимал отречение Николая II, а позднее стал одним из организаторов и идеологов Белого движения. Тем ценнее обнаруженное в архиве неизвестное свидетельство Шульгина, в котором он пытается объяснить причины русской революции и Гражданской войны. Возможно, это редкое свидетельство еще немного приблизит нас к пониманию трагических событий революционной поры, столетний юбилей которых не за горами.

Валерий Левицкий и Василий Шульгин

В богатейшем собрании воспоминаний эмигрантов из "Пражской коллекции" Государственного архива Российской Федерации отложились мемуары кадета Валерия Михайловича Левитского (1886-1946). Левитский относился к числу людей, активно не принявших революцию и участвовавших в Белом движении. Деятельнее всего он проявил себя на ниве журналистики, активно сотрудничая с виднейшим деятелем белого лагеря Василием Витальевичем Шульгиным (1878-1976) 1 . Левитский публиковался в екатеринодарской газете "Россия", редактором которой был Шульгин; в одесской газете - с тем же названием, ставшей фактической правопреемницей екатеринодарского издания; был редактором "Великой России", выходившей, в свою очередь, в Екатеринодаре и Ростове-на-Дону. Левитский не был фигурой первого ряда так называемой "русской общественности" - он не был личностью, подобной Шульгину или Милюкову; вместе с тем Левитский работал в "команде" Шульгина и был достаточно политически близким ему человеком. Именно поэтому Василий Витальевич счел возможным предпослать к так и не опубликованным в полном объеме воспоминаниям Валерия Михайловича, получившим название "Борьба на Юге" 2 , краткое предисловие, публикуемое на страницах нашего журнала.

"Неответные" вопросы

В этом тексте Шульгин предпринял попытку объяснить происхождение русской революции, Гражданской войны и поражения в ней Белого движения, что перекликается с опубликованным в 2010 г. дневником В.В. Шульгина за февраль 1918 г. 3 Всю свою жизнь Шульгин пытался дать себе ответ на эти "неответные" вопросы: почему произошла революция? Обречено ли было самодержавие? Почему в Гражданской войне победили красные, а не белые? Были ли белые нравственными победителями в этой войне? Нам кажется, что Шульгин подошел к ответу на эти вопросы ближе, чем другие мыслители его времени.

Подчеркнутая романтичность, характерная для Шульгина, проявлялась и в его взглядах на Белое движение. Сам Шульгин свою концепцию Белого движения охарактеризовал как "утопию монархиста", отмечая, что основная предпосылка Белого дела - "повиновение вождю", отмечая, что "его (вождя. - А.П.) совесть решает, что можно и должно, а что нет. Остальные повинуются" 4 . Как раз с этим-то "повиновением", полагал Шульгин, в решающий момент все оказалось неважно. В частности, Шульгин, обладавший исключительным литературным талантом, утверждал, что армия Деникина проиграла потому, что белые "не остались на высоте белизны... (отточия принадлежат В.В. Шульгину. - А.П.) Но этого и не могло быть... Ведь если бы мы были белые по природе своей, никакой революции не произошло бы. Из подлинно белых рук власть не вырывают... Мы не были белыми по существу, и поэтому произошла революция. Но когда она произошла, мы, будучи серенькими и грязненькими, все же бросились на защиту белого знамени, поднятого несколькими русскими, которых Россия может не стыдиться... Грешные, мы пошли за святыми... Трусы, мы пошли за героями. Низкие душой, мы пошли за идеалом Белой борьбы. И хотя часто пачкали мы белое знамя своими грязными руками, но все же держали его над Россией сколько смогли, не щадя живота своего и обильно поливая его подножие пусть грешной, но все же собственной кровью" 5 . То есть, по Шульгину, причина поражения - "Серые" и "Грязные", которых к Белой армии, "увы, примазалось не малое число" 6 .

Первые, как указывал Василий Витальевич, "прятались и бездельничали, вторые крали, грабили и убивали не во имя тяжкого долга, а собственно ради садистского, извращенного грязно-кровавого удовольствия..." 7 . "Серые" и "Грязные" теряют честь и мораль - значит, Белые проигрывают, ибо, по убеждению Шульгина, "белое дело не может быть выиграно, если потеряна честь и мораль" 8 .

Белые, как писал Шульгин в дни крушения деникинского фронта, возненавидели русский народ, "окрасноармеились" и, фактически приняв большевистский лозунг "Грабь награбленное!" применительно к своим же соотечественникам, тем самым "подали Ленину руку через фронт" 9 . Армия устала от лишений и пожелала получить трофеи от "благодарного населения": "Микроб своеволия охватил всю армию. Она очнулась, как известно, только в Крыму, потеряв все свои завоевания", - комментировал эти события В.В. Шульгин в одной из своих статей 10 .

Добровольцы, зловольцы и безвольцы

Добровольцы, по словам Шульгина, стали превращаться в Зловольцев: "Рядом с увядающей лилией доброволия распускался буйный будяк Зловолия. Зловольцы быстро раскусили секрет деникинского царства - царства "диктатуры на словах", отсутствие той железной воли, перед которой радостным строем стоят Добрые и перед которой, скрипя зубами, склоняются Злые. Зловольцы отлично поняли, что можно безнаказанно предаваться своей природе. Что же касается третьей стихии - большого пласта, лежащего между добровольцами и зловольцами, - именно Безвольцев, то для них находилось чудное оправдание: раз начальство о нас не заботится, то мы имеем право сами о себе позаботиться. Раз Деникин не дает, надо самим взять. Как только было произнесено это слово: "самим взять", все покатилось по наклонной плоскости. Плоскость эта характеризуется двумя истинами; одной русской: "душа меру знает", а другой французской: "аппетит приходит во время еды"... И пошло. Зловольцы "ловчились", Зловольцы крали, Зловольцы грабили, Зловольцы убивали, а население, смотря на все это, горестно воздевало руки к небу: вот тебе и Добровольцы! Оно не знало, что добровольцев собственно уже нет, а есть плохо дисциплинированная армия из обыкновенных русских людей, у которых "бугор собственности" к тому же никогда не отличался чрезмерным развитием" 11 .

Белые перестали быть белыми, и в этом причина их поражения. К тому же контрреволюция, как считал Шульгин, не смогла выдвинуть ни одного нового имени ни в области военной, ни в области гражданского управления: "новых людей нет, а старых и мало и пали они духом" 12 .

Уже в эмиграции Шульгин писал, детализируя предыдущее утверждение: "В этом и была наша трагедия. Ведь революция произошла именно потому, что человеческий Stoff (материал.- нем. - А.П.), составлявший государственную ткань, не выдержал и лопнул. И вот теперь из этих клочков, из лоскутков невыдержавшего материала приходилось отстраивать заново российское государство. Если бы еще была уверенность, что клочки Stoff`а за время революции улучшились в смысле добротности. Так ведь нет. В массе они скорее ухудшились. Хотя и поумнели политически, но нравственно еще более разболтались" 13 . Вместе с тем Шульгин отмечал: "Да, наш путь казался славным тогда... Через короткое время он стал только "крестным", тяжелым, но слава отлетела. Все равно... Пройдут большие годы, и слава вернется... Потому что при всех наших недостатках мы все-таки оказались из того штофа, который нельзя было "скотом бессловесным" вести на бойню: мы не пошли, мы взялись за винтовки и дали "бой"... Нас победили, но мы отстояли свое право называться людьми... В этом наша слава, и ее воздадут нам потомки" 14 .

Левитский, отправляя свою рукопись в Пражский архив, датировал "Борьбу на Юге" 1923м годом, однако под предисловием В.В. Шульгина поставлена другая дата - 15 октября 1922 г., Прага. Название дано публикатором.

В.В. Шульгин Предисловие

Так называемая "Борьба на Юге", другими словами, трагедия, связанная с именами Алексеева, Корнилова, Деникина и Врангеля, еще не имеет[ни] своего внешнего историка, ни своего внешнего истолкования, ни Гомера, ни Софокла. Еще не наступило время охватить этот грандиозный процесс общим и верным рисунком, в котором главное будет на первом месте, детали на своем, а автор историк из норки очевидца, хорошо знающего только свой кусочек, поднимется на высоту, с которой будет разворачиваться вся панорама. Сейчас мы еще в полосе личных переживаний. Иначе не может быть и этим нечем смущаться. Ведь для того чтобы интегрировать, надо написать сначала дифференцированное уравнение. Мы - те, кто были в той или иной форме участниками южнорусской борьбы, можем написать дифференцированное уравнение, т. е. записать процесс в бесконечно малых, и от этого, насколько правильно мы его напишем, будет зависеть и интеграл, т. е. глава русской революции, именуемая белое движение, представленная не в элементах, а во всей ее ценности. При этом надо еще помнить, что вполне естественные, но преждевременные наши попытки обобщений, т.е. интегрирования теперь же, надо рассматривать только как элементы. Ведь эти попытки есть сгущение взглядов участников событий на происходящее. Взгляды эти могут быть правильны или нет, но, во всяком случае, они являлись действительными силами, в той или иной мере влиявшими на развитие событий. Вполне удержаться от обобщений значило бы утаить причины, в силу которых люди поступили так иначе.

Истинным виновником нашей трагедии было обывательское равнодушие, легкомыслие и аморальность. Русский обыватель, из-за спасения которого в сущности шла борьба, сначала полагал, что лучше всего он спасется, если будет сидеть тихо и мирно. Поэтому в начале, когда Добровольческая армия была действительно добровольческой, он поставлял добровольцев в ничтожном для России количестве. Когда же армия генерала Деникина перешла к системе мобилизаций, мобилизованный обыватель отомстил тем, что выявил свою истинную, далеко не белую натуру... Обывательщина заполнила войска и администрацию. Она влила в Белое движение свои обычные качества: неврастеническую раздражительность, непостоянство, расточительность, неодолимую потребность к злословию и злопыхательству и полное отсутствие уважения к чужой собственности. Это была та самая русская обывательщина или общественность, которая столько лет сочувственно наблюдала, как политиканы разных мастей подучивали мужика грабить помещика, праздновали убийства министров и городовых, отбивали ладони, рукоплеская тенорам и басам из студенческой молодежи, затягивавшим "Дубинушку". Народ проснулся; дубину нашел и ухнул... Только одним концом по помещикам, генералам и министрам, а другим по этой самой русской интеллигенции, которая столько вызывала и, наконец, вызвала дубинушку. От неожиданного удара мозги обывателя-интеллигента своротились слева направо, но и только: дубинушка не могла переменить сущности, основы его натуры. Поэтому, когда он получил винтовку из белых рук генерала Деникина "для спасения России", он вместо этого занялся делом, более отвечающим его духовной консистенции: вместо одного помещика грабил и помещика, и крестьян, и кого попало. Вместо министров и городовых убивал "жидов" и безоружных "коммунистов". А вместо дубинушки тайно и явно мечтал о том, как бы перевешать всех "кадетов", разумея под этим именем всех, кто старался обуздать его дикость.

Напрасно горсточка истинно белых боролась с этим желтым потоком. Их могла привести в чувство только страшная катастрофа: она и разразилась. В точности повторилась история крестовых походов. Высокая идея освобождения Гроба Господня превышала силы немногочисленных истинных крестоносцев. Пришлось опираться на более широкие круги, мобилизовать общество. Тогдашняя широкая общественность состояла из "розовой", понимавшей мужество как право пьянствовать, играть в кости, бандитствовать по большим дорогам и дико ссориться между собой. Когда их призвали к святому делу, они его затоптали в грязь. И тем не менее крестовые походы навсегда остались в памяти человечества, как высокий порыв, зародившийся в нравственных безднах Средневековья. Такую же светлую память оставит после себя дело Алексеева, Корнилова, Деникина и Врангеля.

Наша общая ошибка, если можно в этом случае говорить об ошибках, состояла в том, что мы переоценили этот человеческий материал, которым оперировали, загипнотизированные примерами необычайной доблести настоящих белых добровольцев, мы приписали эти качества и всей обывательщине, которую включили в свои ряды. Мобилизовав эту обывательщину, мы поставили перед ней сверхгероическую задачу. Может быть и естественно, что обыватель не мог ее выполнить. Большевики победили нас чувством реальности. К концу 1919 года со всякой идеализацией большевистского движения было покончено. "Рай" был погребен ужасом созданной ими жизни, их моральный облик внушал только отвращение. Но он внушал и страх. Это большевики поняли. Поняли и использовали вовсю, террором и дисциплиной они взнуздали русского обывателя и погнали его на белых. Они не ставили героических задач, они не требовали подвига, они требовали повиновения, повиновение им было оказано.

ГАРФ. Ф. Р-5881.
Оп. 2. Д. 449. Л. 1 в - 1 е. Машинопись с рукописными вставками.

Примечания

1. Подробнее о Шульгине в годы Гражданской войны см.: Пученков А.С. Национальная политика генерала Деникина (весна 1918 - весна 1920 гг.). СПб., 2012. С. 169-180, 191-200, С. 246-259; Он же. Украина и Крым в 1918 - начале 1919 года. Очерки политической истории. СПб., 2013. С. 22-39, С. 102-105 .
2. Публикацию фрагмента воспоминаний В.М. Левитского см: Пученков А.С. Украина и Крым в 1918 - начале 1919 года. С. 238-246.
3. Шульгин В.В. "Создалось положение просто дьявольское..." (Дневник февраля 1918 года) / Вступительная статья, публикация и комментарии А.С. Пученкова // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. 2010. Кн. 11. С. 98-109.
4. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 15. Л. 28, 79.
5. Там же. Л. 92-93.
6. Шульгин В.В. Что нам в них не нравится: Об антисемитизме в России. СПб., 1992. С. 67.
7. Шульгин В.В. Дни. 1920: Записки. М., 1989. С. 527.
8. Там же. С. 294.
9. Шульгин В. Дубровские // Великая Россия (Новороссийск). 1920. 8 февраля.
10. Шульгин В. Русский исход // Русская газета. 1924. 7 мая.
11. Шульгин В. В отпуску // Новое время (Белград). 1924. 28 июня.
12. Шульгин В. "Тыл отстает от фронта" // Киевлянин. 1919. 1 сентября.
13. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 18. Л. 97.
14. Там же. Л. 123.

Российский политический деятель, публицист Василий Витальевич Шульгин родился 13 января (1 января по старому стилю) 1878 года в Киеве в семье историка Виталия Шульгина. Его отец умер в год рождения сына, мальчика воспитывал отчим, ученый-экономист Дмитрий Пихно, редактор монархической газеты "Киевлянин" (сменил на этой должности Виталия Шульгина), впоследствии — член Государственного Совета.

В 1900 году Василий Шульгин окончил юридический факультет Киевского университета, еще год учился в Киевском политехническом институте.

Был избран земским гласным, почетным мировым судьей, стал ведущим журналистом "Киевлянина".

Депутат II, III и IV Государственной думы от Волынской губернии. Впервые избран в 1907 году. Первоначально входил во фракцию правых. Участвовал в деятельности монархических организаций: являлся действительным членом Русского собрания (1911-1913) и входил в состав его совета; принимал участие в деятельности Главной палаты Русского народного союза им. Михаила Архангела, являлся членом комиссии по составлению "Книги русской скорби" и "Летописи погромов смутных 1905-1907 годов".

После начала Первой мировой войны Шульгин пошел на фронт добровольцем. В звании прапорщика 166-го Ровенского пехотного полка Юго-Западного фронта участвовал в боях. Был ранен, после ранения возглавлял земский передовой перевязочно-питательный отряд.

В августе 1915 года Шульгин вышел из фракции националистов в Государственной думе и образовал Прогрессивную группу националистов. Одновременно он вошел в состав руководства Прогрессивного блока, в котором видел союз "консервативной и либеральной части общества", сблизившись с бывшими политическими противниками.

В марте (феврале по старому стилю) 1917 года Шульгин был избран в состав Временного комитета Государственной думы . 15 марта (2 марта по старому стилю) он, вместе с Александром Гучковым, был направлен в Псков для переговоров с императором и присутствовал при подписании манифеста об отречении в пользу великого князя Михаила Александровича, о чем впоследствии подробно написал в своей книге "Дни". На следующий день — 16 марта (3 марта по старому стилю) он присутствовал при отказе Михаила Александровича от престола и участвовал в составлении и редактировании акта отречения.

По заключению Генеральной прокуратуры Российской Федерации от 12 ноября 2001 года он был реабилитирован.

В 2008 году во Владимире на доме №1 по улице Фейгина, где Шульгин жил с 1960 года по 1976 год, установлена мемориальная доска.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

Во время съёмок фильма "Перед судом истории" (1964). Монархист В. В. Шульгин в Кремлёвском дворце съездов

Одна из разновидностей монархистов, живших в СССР (наряду с монархистами-диссидентами) — монархисты, действовавшие в рамках советской легальности. Самый яркий пример такого деятеля — это Василий Витальевич Шульгин (1878-1976). Правда, перед тем, как стать "самым главным советским монархистом", ему пришлось посидеть свой срок во Владимирской тюрьме. Да и то ему повезло в том плане, что в 1947 году, когда его судили, смертная казнь в СССР уже была отменена.

Но в сентябре 1956 года Шульгин вышел на свободу. Он отнюдь не отрекался от своих монархических взглядов, и сам позднее писал: "Помилованный и принесший покаяние, Шульгин не стоил бы и ломаного гроша и мог бы вызывать только презрительное сожаление". Но он постарался приспособить свои старые убеждения к новой реальности и притом высказывать их открыто. И самое удивительное, что это ему удалось... С умением и талантом опытного парламентского оратора Шульгин настойчиво пробивал в легальную советскую политику и публицистику идеи монархизма и столыпинщины. Он виртуозно облекал их в очень аккуратную, цензурно приемлемую форму. И проводил — и в своей напечатанной в 60-е годы книжке "Письма к русским эмигрантам", и в документальном фильме "Перед судом истории", который сняли о нём тогда же. И в других произведениях, включая мемуары, которые вышли из печати уже после его смерти, в 1979 году, в издательстве АПН. Шульгин встречался с родственными ему общественными деятелями: например, приезжал к нему во Владимир не кто иной, как Александр Солженицын. Статьи Шульгина появлялись в "Правде", он выступал по радио. И, наконец, как вершина всего, бывший идеолог Белой гвардии и автор лозунга "Фашисты всех стран, соединяйтесь!" был в 1961 году приглашён на XXII съезд КПСС и поучаствовал в нём в качестве гостя.

Во время съёмок "Перед судом истории". В Таврическом дворце (Ленинград) Шульгин указывает на место, которое он занимал в зале заседаний бывшей Государственной Думы

Как же ему это удалось? Как-то я уже писал, что запрет высказывания любых взглядов приводит только к тому, что они аккуратно маскируются слоем сахарной ваты. Более строгий запрет приводит к заматыванию двумя, тремя, десятью слоями сладкой ваты... Но внутреннее зерно никуда от этого не исчезает, просто распознать его под медовой оболочкой и возразить на него становится труднее. Шульгин этим искусством овладел в полной мере.

Советский режиссёр и коммунист Фридрих Эрмлер вспоминал свою встречу на "Ленфильме" с Шульгиным: «Если бы я встретился с ним в 1924 году, то сделал бы всё, чтобы моё заключение кончалось словом "расстрелять". И вдруг я увидел апостола Петра, слепого, с тростью. Передо мной предстал старец, который долго на меня смотрел, а потом сказал: "Вы очень бледны. Вас, голубчик, нужно беречь. Я ведь зубр, я выстою…"». Иначе говоря, вместо лютого классового врага, каким Шульгин, несомненно, и был (кстати, слово "зубр" до революции обозначало ярого монархиста-черносотенца, в этом значении его использовал Ленин), его советские оппоненты с изумлением обнаруживали почти святого. Ему напоминали его прежние, отнюдь не святые слова и чувства (опубликованные, кстати, в СССР ещё в 20-е годы вместе с книгой Шульгина "Дни"); например, при виде революционной уличной толпы в Феврале 1917-го:

"Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди... Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу всё новые и новые лица... Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное... Боже, как это было гадко! Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому ещё более злобное бешенство... Пулемётов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы — этот зверь был... его величество русский народ... Ах, пулемётов сюда, пулемётов!.."

Книги В. В. Шульгина, изданные в СССР в 20-е годы

На напоминания Василий Витальевич отвечал уклончиво и велеречиво: было дело, писал, не отрекаюсь. Но ведь нельзя отрицать течение времени... Разве может нынешний Шульгин, с большой белой бородой, повторять то, что говорил тот Шульгин, с чёрными усиками?..

Фильм «Перед судом истории», ставший "лебединой песней" Эрмлера, снимался трудно, съёмки шли с 1962 по 1965 год. Причина была в том, что строптивый монархист "показывал характер" и не соглашался произнести в кадре ни единого слова, с которым сам был бы не согласен. По оценке генерала КГБ Филиппа Бобкова, который курировал от ведомства создание фильма и тесно общался со всей творческой группой, «Шульгин прекрасно выглядел на экране и, что важно, всё время оставался самим собой. Он не подыгрывал своему собеседнику. Это был смирившийся с обстоятельствами, но не сломленный и не отказавшийся от своих убеждений человек. Почтенный возраст Шульгина не сказался ни на работе мысли, ни на темпераменте, не убавил и его сарказма. Его молодой оппонент, которого Шульгин едко и зло высмеял, выглядел рядом с ним очень бледно». В ленфильмовской многотиражной газете «Кадр» была напечатана заметка «Встреча с врагом». В ней режиссёр, народный артист СССР и друг Эрмлера Александр Иванов писал: «Впечатляет появление на экране матёрого врага Советской власти. Внутренняя аристократичность этого монархиста настолько убедительна, что прислушиваешься не только к тому, что он говорит, а с напряжением следишь за тем, как он говорит… Вот он сейчас такой благопристойный, моментами жалкий и даже вроде бы симпатичный. А ведь это человек страшный. За такими шли сотни тысяч людей, которые сложили головы за их идеи».

В результате фильм показывали на широких экранах московских и ленинградских кинотеатров всего лишь три дня: несмотря на большой интерес зрителей, его досрочно сняли с проката, и потом показывали редко.
А своей книгой "Письма к русским эмигрантам" Шульгин остался ещё и недоволен, за её недостаточный радикализм, и в 1970 году написал о ней так: "Этой книги я не люблю. Здесь нет лжи, но здесь есть ошибки с моей стороны, неудачный обман со стороны некоторых лиц. Поэтому "Письма" не достигли цели. Эмигранты не поверили и тому, что было неверно, и тому, что изложено точно. Жаль".

Беседа Шульгина со старым большевиком Петровым

Кульминацией фильма "Перед судом истории" стала встреча Шульгина с легендарным революционером, членом КПСС с 1896 года Фёдором Николаевичем Петровым (1876—1973). Встреча старого большевика и старого монархиста. На экране Василий Витальевич буквально затопил своего оппонента елеем похвал и комплиментов, совершенно тем самым его обезоружив. В конце разговора размякший Петров согласился на камеру обменяться с Шульгиным рукопожатием. А за кадром Василий Витальевич отзывался о своём оппоненте, как и подобает классовому врагу, ехидно и презрительно: "В фильме "Перед судом истории" мне пришлось придумывать диалоги с моим оппонентом — большевиком Петровым, который оказался очень глупым".

В конце разговора Петров согласился пожать руку Шульгину

Кстати, присутствие Шульгина в политической жизни СССР общественное мнение восприняло скорее неодобрительно. Об этом можно судить, в частности, по известному анекдоту "Что сделал и что не успел сделать Никита Хрущёв?". "Успел пригласить монархиста Шульгина гостем на XXII съезд партии. Не успел наградить Николая II и Григория Распутина посмертно орденом Октябрьской революции за создание революционной ситуации в России". То есть "политическое воскрешение" Шульгина в 60-е годы и тем более приглашение монархиста на съезд коммунистической партии в народе расценили как проявление "волюнтаризма" (попросту говоря, нелепого самодурства) Хрущёва. Однако фильм "Перед судом истории" вышел на экраны, когда Хрущёва уже не было в Кремле, да и шульгинские мемуары "Годы" появились из печати в конце 70-х.

Шульгин показывает свой "патриотизм"

Книги В. В. Шульгина, изданные в СССР в 60-е и 70-е годы

Мемориальная доска, установленная 13 января 2008 года, в 130-летнюю годовщину со дня рождения Шульгина на доме №1 по улице Фейгина во Владимире

Афиша фильма "Перед судом истории":

Фильм "Перед судом истории"

В начале семидесятых годов по Владимиру бродили странные слухи: живет, дескать, в городе монархист, который у самого царя Николая II отречение принимал, а со всеми белогвардейскими генералами за руку здоровался.

Подобные разговоры казались сущим безумием: какой там монархист через полвека после Октябрьской революции, после того как страна с шумом отметила столетие со дня рождения Ленина ?!

Самое удивительное, что это была чистая правда. Посреди русских древностей и советской застройки доживал свой век не просто свидетель, а крупная фигура времен революции и Гражданской войны. Причем фигура эта всю свою жизнь положила на алтарь борьбы с большевиками.

Василий Витальевич Шульгин — удивительный человек. Трудно сказать, чего было в нем больше: расчетливости политика или авантюризма Остапа Бендера. Точно можно сказать, что жизнь его была похожа на приключенческий роман, порой превращавшийся в триллер.

Дмитрий Иванович Пихно, отчим Шульгина. Источник: Public Domain

«Антисемитом я стал на последнем курсе университета»

Он родился в Киеве 13 января 1878 года. Отцом его был историк Виталий Шульгин , умерший, когда сыну не было и года. Затем ушла из жизни и мать Васи: опеку над мальчиком взял на себя его отчим, экономист Дмитрий Пихно .

Учился Шульгин посредственно, был троечником, однако после гимназии поступил в Киевский Императорский университет святого Владимира для изучения права на юридическом факультете. Помогали связи отчима и дворянское происхождение.

Пихно был убежденным монархистом и националистом и передал подобные убеждения пасынку. В студенческих кругах, наоборот, царили революционные настроения: Шульгин в университете был «белой вороной».

«Антисемитом я стал на последнем курсе университета. И в этот же день, и по тем же причинам я стал „правым“, „консерватором“, „националистом“, „белым“, ну, словом, тем, что я есть сейчас», — говорил Шульгин о себе в зрелом возрасте.

К началу первой русской революции Шульгин был состоявшимся семейным человеком, имел свой бизнес, а в 1905 году стал активно печатать свои статьи в газете «Киевлянин», которую возглавлял некогда его отец, а в ту пору — отчим Дмитрий Пихно.

Лучший оратор Госдумы

Шульгин вступил в организацию «Союз русского народа», а затем примкнул к «Русскому народному союзу имени Михаила Архангела», который возглавлял самый известный черносотенец Владимир Пуришкевич .

Впрочем, радикализм Пуришкевича все-таки не был ему близок. Избравшись в Государственную думу, Шульгин перешел на более умеренные позиции. Будучи изначально противником парламентаризма, он со временем не просто начал считать народное представительство необходимым, но и сам стал одним из наиболее ярких ораторов в Госдуме.

Нетипичность Шульгина как черносотенца проявилась во время скандального дела Бейлиса, связанного с обвинениями евреев в ритуальных убийствах христианских детей. Шульгин со страниц «Киевлянина» прямо обвинил власти в фабрикации дела, из-за чего едва не оказался в тюрьме.

С началом Первой мировой войны он добровольцем ушел на фронт, был тяжело ранен под Перемышлем и после заведовал фронтовым питательно-перевязочным пунктом. С фронта в Петроград он ездил на заседания Госдумы.

Свидетель отречения

Встретив февраль 1917 года в странном амплуа либерального монархиста, недовольного политикой Николая II, Шульгин был категорическим противником революции. Даже больше: по словам Шульгина, «революция вызывает желание взяться за пулемёты».

Но в первые же дни беспорядков в Петрограде он начинает действовать, словно руководствуясь принципом «хочешь предотвратить — возглавь». Например, Шульгин своими пламенными речами обеспечил переход гарнизона Петропавловской крепости на сторону революционеров.

Его включили в состав Временного комитета Государственной думы, который, по сути, являлся штабом Февральской революции. В этом качестве вместе с Александром Гучковым он был командирован в Псков, где принял из рук Николая II акт об отречении. Этого монархисты не могли простить Шульгину до конца жизни.

Шульгин со служащим во время приезда к Николаю II за отречением. Псков, март 1917 г. Источник: Public Domain

Враг украинского национализма

Революционная волна, однако, вскоре оттеснила его на периферию, и он уехал в Киев, где творился еще больший хаос. Здесь в дело вступил фактор украинских националистов, с которыми Шульгин пытался бороться всеми силами, протестуя против планов «украинизации».

Шульгин был причастен к попытке мятежа генерала Корнилова и даже был арестован после его провала, однако его быстро выпустили на свободу.

После Октябрьской революции Шульгин отправился в Новочеркасск, где шло формирование первых белогвардейских частей. Но генерал Алексеев , занимавшийся этим вопросом, попросил Шульгина вернуться в Киев и вновь начать издавать газету, считая его более полезным в качестве пропагандиста.

Власть в Киеве переходила из рук в руки. Шульгин, арестованный большевиками, был ими же отпущен при отступлении. Судя по всему, зная его взгляды, красные решили не оставлять Шульгина на расправу украинским националистам.

Когда в феврале 1918 года Киев заняли германские войска, Шульгин закрыл свою газету, написав в последнем номере: «Так как мы немцев не звали, то мы не хотим пользоваться благами относительного спокойствия и некоторой политической свободы, которые немцы нам принесли. Мы на это не имеем права... Мы ваши враги. Мы можем быть вашими военнопленными, но вашими друзьями мы не будем до тех пор, пока идёт война».

Краткий триумф с последующим бегством

Агенты Франции и Великобритании оценили порыв Шульгина и предложили ему сотрудничество. Благодаря их помощи Шульгин стал создавать обширную агентурную сеть, получившую название «Азбука», позволявшую собирать информацию в том числе и на территории, занятой большевикам.

Он очень быстро наживал врагов. Монархисты не могли ему простить поездку в Псков, для большевиков он был идейным противником, а гетман Скоропадский и вовсе объявил его «личным врагом».

Выбравшись из Киева, он добрался до занятого белыми Екатеринодара, где издавал газету «Россия». Затем в Одессе он выступал в роли представителя Добровольческой армии, откуда был вынужден уехать после ссоры с французскими оккупационными властями.

Летом 1919 года белые взяли Киев: Шульгин вернулся домой с триумфом, возобновив выпуск своего «Киевлянина». Триумф был, однако, недолгим: в декабре 1919 года в город вошла Красная армия и Шульгину с трудом удалось выбраться в последний момент.

Он перебрался в Одессу, где пытался сплотить вокруг себя антибольшевистские силы, но насколько хорошим был Шульгин оратором, настолько же и неважным организатором. Созданная им после занятия Одессы красными подпольная организация была раскрыта, и бывшему депутату Госдумы снова пришлось бежать.

Портрет В.В.Шульгина в эмиграции, 1934 г. Источник: Public Domain

В паутине «Треста»

После окончательного поражения белых в Гражданской войне он перебрался в Константинополь. Шульгин потерял многих близких, включая двух старших сыновей. Один из них погиб, а о судьбе второго он ничего не знал несколько десятилетий. Только в шестидесятых Шульгину стало известно, что Вениамин , которого в семье звали Лялей, в середине двадцатых годов умер в СССР в психиатрической больнице.

В первые годы эмиграции Шульгин писал много публицистических работ, ратовал за продолжение борьбы, сотрудничал с Российским общевоинским союзом (РОВСом). По его заданию он нелегально отправился в СССР, где действовала организация, готовившая антибольшевистский переворот. После возвращения Шульгин написал книгу «Три столицы», в которой описал СССР времен расцвета НЭПа.

Книга получилась слишком комплиментарной к советской действительности, что многим в эмиграции не понравилось. А потом и вовсе грянул скандал: выяснилось, что подпольная организация в СССР была частью операции советских спецслужб под кодовым названием «Трест» и всю поездку Шульгин провел под плотной опекой сотрудников ГПУ.

Шульгин был потрясен: он до конца жизни не верил, что попался на удочку чекистов. Тем не менее от активной деятельности в эмиграции после скандала с «Трестом» он отошел.

25 лет вместо виселицы

В тридцатых Василий Витальевич заглянул в бездну: он был в числе тех русских эмигрантов, кто приветствовал приход Гитлера к власти и поначалу видел в нем способ освобождения России от большевиков. К счастью для себя, Шульгин успел вовремя отшатнуться, иначе его история, скорее всего, закончилась бы так же, как история генералов Краснова и Шкуро : присягнув Гитлеру, они в итоге в 1947 году были повешены в Лефортовской тюрьме.

Шульгин, живший в Югославии, после ее освобождения от немецкой оккупации был задержан и отправлен в Москву. Активного члена белогвардейской организации «Русский общевоинский союз» летом 1947 года приговорили к 25 годам заключения.

Он потом вспоминал, что кары, конечно, ждал, но не такой суровой, рассчитывая, что ему, с учетом возраста и того, что времени с момента его активной деятельности минуло немало, дадут года три.

Сидел Шульгин во Владимирском централе вместе с немецкими и японскими генералами, попавшими в опалу большевиками и другими заметными персонами.

Фото Шульгина из материалов следственного дела.