По подсчетам «Новой газеты», за две чеченские войны погибли не менее 12 000 военнослужащих. Мирных жителей - не менее 40 000 Первая чеченская война длилась два года. Уже четыре года продолжается вторая чеченская военная кампания, которая...

По подсчетам «Новой газеты», за две чеченские войны погибли не менее 12 000 военнослужащих. Мирных жителей - не менее 40 000

П ервая чеченская война длилась два года. Уже четыре года продолжается вторая чеченская военная кампания, которая ежедневно уносит жизни российских солдат, офицеров, мирных граждан. Известно ли вообще, сколько погибло? Кто и как считает эти безвозвратные потери?
Оказывается, подсчетами погибших занимаются десятки государственных и общественных организаций, различные силовые ведомства. Один только их перечень занял бы значительное место в этой публикации, поэтому перечислю лишь основные: Главное организационно-мобилизационное управление (ГОМУ) Генерального штаба ВС России; Главный штаб внутренних войск МВД; Военно-медицинское управление ФСБ; спецотдел тыла Вооруженных сил; Комиссия при президенте России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести; 124-я лаборатория медико-криминалистической экспертизы МО РФ; комитеты солдатских матерей; Российский информационный центр; военные комиссариаты различного уровня; правозащитные организации «Мемориал» и «Право матери»; прокуратура Объединенной группировки российских войск в Чечне; военно-страховые компании силовых ведомств…
Но при этом многообразии и многочисленности подсчитывающих никто не может назвать точной и общей цифры. Одни - общественные правозащитные организации - хотели бы это сделать, но недостаточно информированы. Другие, выступающие от лица государства, за редким исключением пассивны и безразличны. И как результат - общество в целом и власть в частности не знают, а порой и не хотят знать правду.
В самом начале второй чеченской кампании вся информация о погибших в Чечне стекалась в специально созданный правительством Росинформцентр, который довольно регулярно озвучивал данные о потерях устами официальных государственных чиновников - как правило, помощника президента России Ястржембского или первого заместителя начальника Генерального штаба генерал-полковника Манилова. Журналисты и правозащитники относились к этой информации по-разному, в основном с недоверием. Она действительно была в чем-то ущербной. В частности, не раскрывалась методика подсчета, не проводилась аналитика: потери не делились на боевые и небоевые, не учитывались умершие в госпиталях в результате полученных ранений. Но все же от этой информации можно было хоть как-то отталкиваться, дополняя сведениями из других источников.
Росинформцентр существует и по сей день, но с апреля 2001 года, после изменений в руководстве страны и Минобороны, никакой информации о погибших в Чечне РИЦ не дает, по всей видимости, ею просто-напросто не владея. Во всяком случае, в телефонном разговоре представитель центра заявил: «Мы подсчетами потерь в Чечне не занимаемся».
Кто же тогда обобщает эти данные, сводя списки по всем силовым ведомствам? А никто. Тогда другой вопрос: кто должен это делать?
По логике вещей, раз за антитеррористическую операцию в Чечне до 1 сентября нынешнего года в течение трех последних лет из четырех отвечала Федеральная служба безопасности, ФСБ и должна была подсчитывать потери среди всех, кто в этой операции участвует. Но нет, не подсчитывает. Мало того, об итогах своей руководящей деятельности перед российским обществом не отчиталась. И даже о потерях среди служащих своего ведомства - молчок.
Что же, будем считать сами - по всем силовым структурам, выполняющим те или иные задачи в Чечне.

Потери войск, подчиненных Министерству обороны
Официальная цифра общих потерь в Чечне военнослужащих, подчиненных Министерству обороны, была оглашена в конце 2002 года. Министр обороны Сергей Иванов сообщил, что с 1 октября 1999 года по 23 декабря 2002 года в Чечне погибли 2750 военнослужащих Минобороны.
Но в этой информации есть серьезный изъян. Боевые действия против банд Басаева и Хаттаба в Ботлихском и Цумадинском районах Дагестана начались в начале августа 1999 года. В конце августа - начале сентября произошли боестолкновения с ваххабитами в селениях Чабанмахи и Карамахи Буйнакского района Дагестана. Затем тогда же, в сентябре 1999 года, банды Хаттаба и Басаева напали на Новолакский район Дагестана. Министр обороны по какой-то причине не учел тех, кого его ведомство потеряло за эти два месяца активных боев.
Потери же подразделений Минобороны, внутренних войск МВД и милиции (причем не только дагестанских милиционеров, но и сводных отрядов из различных регионов России), даже по официальным данным, в августе-сентябре 1999 года перевалили за 300 человек. По нашим данным, с учетом умерших в госпиталях, погибших военнослужащих различных силовых ведомств в Дагестане - более 500 человек. Не менее половины из них - солдаты и офицеры Министерства обороны.
17 июля этого года, находясь в Ростове-на-Дону, министр обороны Сергей Иванов озвучил число погибших военных своего ведомства за шесть месяцев текущего года: 148 погибших. С учетом умерших в течение года из-за ранений, несовместимых с жизнью (эти сведения мы получали из собственных источников, и они, безусловно, не могут быть полными. - В.И.), потери военнослужащих Министерства обороны в ходе боевых действий - с августа 1999 года в Дагестане по сентябрь 2003 года в Чечне - превышают 3500 человек.
Напомню читателям: за два года первой чеченской кампании официальная цифра потерь военнослужащих подразделений Минобороны составляла на конец декабря 1996 года 3006 человек. С учетом идентифицированных в 124-й ростовской лаборатории медико-криминалистической экспертизы тел солдат и офицеров, эксгумированных в Чечне в более поздние годы, умерших в госпиталях или дома в течение года после ранения, цифра потерь за первую кампанию также превышает 3500 человек.
Но и все эти цифры не могут считаться полными и окончательными. По официальным данным Комиссии при президенте России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести, озвученным 20 февраля нынешнего года на заседании экспертно-консультативного совета, в розыске (после двух чеченских кампаний) находятся 832 военнослужащих. 590 из них - из частей Минобороны, 236 - из подразделений МВД и 6 человек - из других силовых структур.
Печальный опыт показывает: большинства из этих людей, скорее всего, нет в живых.
Но и это еще не все. На Богородском кладбище в подмосковном городе Ногинске захоронены неопознанные останки 266 военнослужащих, которых не смогла идентифицировать 124-я ростовская лаборатория. 235 из них погибли в первую чеченскую кампанию и 31 - во вторую.
Итак, суммируем: только Министерство обороны потеряло более 8000 человек (по 4000 за каждую из двух чеченских войн).

Потери военнослужащих внутренних войск МВД и милиции
В МВД и внутренних войсках учет потерь в Чечне организован значительно лучше, чем в Министерстве обороны. Это мнение не только автора, но и экспертов из Комиссии при президенте России. Об этом говорят и факты.
Поименный учет потерь в Чечне ведет специальная группа в Главном штабе внутренних войск. Кроме того, списки погибших солдат и офицеров публикуются в ведомственном журнале «На боевом посту». Его главный редактор полковник Виктор Ульяновский придает этой работе особое значение. Он специально назначил двух офицеров, которые занимаются Книгой памяти. Один из них - подполковник Сергей Колесников - имеет огромный опыт этой работы еще со времен первой чеченской кампании. Для того чтобы не пропустить ни одной фамилии, он находится в постоянном контакте не только с командованием и Главным штабом внутренних войск, но и с комитетами солдатских матерей в различных регионах России, ведет переписку с родными погибших. Поэтому к официальным данным о погибших военнослужащих внутренних войск мы относимся с бо€льшим доверием.
Но все же и в них возможно внести некоторые коррективы. На конец августа в списке погибших военнослужащих внутренних войск за время второй чеченской кампании - 1054 фамилии. Но это без учета многих умерших в течение года после ранений. Кроме того, среди 236 военнослужащих МВД, числящихся в розыске по данным президентской комиссии, почти половина пропали без вести во второй чеченской кампании, некоторые из них - в числе тех неопознанных 26 человек, что захоронены на Богородском кладбище. Исходя из всего этого, к официальному списку погибших, скорее всего, нужно прибавить не менее 200 человек.
Потери внутренних войск за четыре года второй чеченской кампании фактически аналогичны потерям за два года первой войны. Напомню: по официальным данным, в первую чеченскую кампанию во внутренних войсках погибли 1238 человек.
Если официальные данные о погибших военнослужащих внутренних войск известны поименно, то о погибших в Чечне милиционерах полные сведения не сообщались. Иногда давалась информация об общем количестве потерь среди сотрудников МВД - внутренних войск и милиции. Зная данные по ВВ, можно с большой долей вероятности определить, что в Чечне погибли более 1100 российских милиционеров (с учетом сотрудников чеченской милиции).
Самым тяжелым для сводных отрядов милиции, направленных в Чечню из разных регионов России, был 2000 год, особенно его первая половина, когда бандиты специально устраивали засады на милиционеров. Так погибали пермские, новосибирские, пензенские сводные отряды. Некоторые милицейские базы в Чечне были протаранены груженными взрывчаткой грузовиками, которыми управляли смертники. 2 марта 2000 года в результате роковых ошибок и преступной халатности начальников погибла автомобильная колонна сергиево-посадских омоновцев в районе Старых Промыслов под Грозным.
К 2002 году была сформирована чеченская милиция, и бандиты переключились на нее. Управляемые фугасы, взрывы райотделов милиции в Грозном и райцентрах с десятками погибших в каждом случае характерны именно для этого года.
Суммируя цифры потерь военнослужащих внутренних войск и милиции, можно сделать вывод, что за четыре года последней кампании МВД России потеряло в Чечне не менее 2350 человек.
Соответственно за две войны - не менее 3850 человек.

Потери других силовых структур
По нашим подсчетам, не менее 100 человек - пограничников, сотрудников ФСБ и прокуратуры - погибли в Чечне за четыре последних года. Официальных данных по этим ведомствам нет.
Автор этих строк обращался за официальной информацией к пограничникам. Но после того как летом этого года Федеральная пограничная служба была реорганизована и вошла в качестве структурного подразделения в Федеральную службу безопасности, в пресс-службе пограничников мне посоветовали обратиться в ФСБ.
Я позвонил начальнику Центра общественных связей (ЦОС) ФСБ Сергею Игнатченко и попросил сообщить данные о потерях среди пограничников и сотрудников ФСБ. Сергей Николаевич вежливо сообщил, что официально такой информации нет. Но потом поправился, что она не дается помесячно - есть только по итогам года. Цифру за 2002 год он предложил поискать на сайте FSB.ru. Увы, на этом сайте есть данные о потерях боевиков в Чечне: объявлена цифра - 1000 человек. Но сведений о потерях сотрудников ФСБ и тем более пограничников там нет.
Суммируя потери военнослужащих всех силовых структур в Чечне, можно с большой долей уверенности сказать, что за четыре года второй чеченской кампании погибли около 6500 человек: около 4 тысяч - МО, не менее 2350 - МВД (милиция и внутренние войска) и не менее 100 - из других силовых ведомств.
За два года первой чеченской кампании - не менее 5500 погибших.
Правда, существует организация, которая дает иные цифры, - Союз комитетов солдатских матерей. Сопредседатель союза Валентина Мельникова сообщила мне, что, по их данным, в первую чеченскую кампанию погибли не менее 14 тысяч военнослужащих, а во вторую - 10-12 тысяч. Поименным списком погибших, призналась она, эти цифры не обеспечены (за вторую кампанию имеется список только на две тысячи погибших).
Как удалось выяснить, эти подсчеты делаются следующим образом: объявленная официальная цифра раненых делится на три - исходя из того, как говорит Валентина Дмитриевна, что согласно устоявшейся во всем мире методике на трех раненых приходится один погибший. (Именно так считали и во время Второй мировой.)
Не считаю, что эти подсчеты верны. Специфика боевых действий в Чечне и Афганистане - иная, чем во время крупномасштабных, тотальных войн. Иные возможности теперь и у медицины. Даже если взять для примера конкретные боевые операции, они никак не подпадают под схему Союза комитетов солдатских матерей. Под Улус-Кертом в конце февраля 2000 года бандиты уничтожили 86 псковских десантников из знаменитой шестой роты - только четверо остались живы. Подобное случалось и в первую кампанию - например, гибель семидесяти шести из более чем ста военнослужащих 245-го мотострелкового полка, попавших в засаду 16 апреля 1996 года между селениями Дачу-Борзой и Ярыш-Марды. Существуют и прямо противоположные случаи, когда масштабная войсковая операция проходила почти без потерь, но сопровождалась большим количеством раненых.
Ни в коем случае не хочу обидеть Союз комитетов солдатских матерей - их попытки выяснить правду заслуживают глубочайшего уважения и вполне объяснимы: ведь официальная информация о потерях или ущербна, или ее вовсе скрывают. Именно позиция руководства силовых ведомств и страны в целом порождает мифы, а порой и различные спекуляции на тему потерь российских военных в Чечне.

О погибших и без вести пропавших жителях Чечни
В этом вопросе ясности и правды во много раз меньше, чем в вопросе о погибших и без вести пропавших военнослужащих.
Реально никто погибших жителей Чечни не считает. По данным Госкомстата России, в Чечне за первую войну погибли от 30 до 40 тысяч жителей (даже статистики дают примерные цифры!). За четыре года второй кампании - от 10 до 20 тысяч человек. По мнению правозащитного центра «Мемориал», уже весной 2000 года количество жителей Чечни, погибших во второй войне, перевалило за 6 тысяч человек, а на сегодняшний день - за 10 тысяч. Об этом сообщил мне один из ведущих сотрудников «Мемориала» Александр Черкасов. При этом поименный список, составленный «Мемориалом» по заявлениям родственников погибших, на 1 сентября нынешнего года включал только 1259 фамилий.
Корреспондент «Новой газеты» Майнат Абдулаева получила от министра здравоохранения Чечни Мусы Ахмадова в апреле этого года иную цифру погибших мирных жителей - 3500 человек.
Что касается без вести пропавших жителей Чечни, то сведения также разнятся.
Вице-премьер правительства Чечни Мовсар Хамидов сообщил, что пропали более 2800 человек. Прокуратура Чеченской Республики на основании заявлений граждан дает другое число без вести пропавших - 1900. Поименный же список пропавших без вести только за первую кампанию жителей Чечни состоял из 1523 фамилий.

Боевики
Еще один вопрос, ставший предметом спекуляций прежде всего со стороны руководителей антитеррористической операции в Чечне, - количество живых и уничтоженных боевиков.
Наши силовики ежегодно говорят о двух-трех тысячах воюющих боевиков. При этом, если исходить из озвученных ими же цифр уничтоженных боевиков и бандитов, эти две-три тысячи перекрываются многократно.
Одно несомненно: потери боевиков наши военные озвучивают гораздо чаще и охотнее, чем данные о своих погибших солдатах и офицерах, да и считают потери противника увереннее.
Методика этого подсчета потерь остается для общественности непонятной, потому не вызывает никакого доверия. Правда, несколько раз высокопоставленные генералы по этому поводу все же проговорились.
Бывший командующий Северо-Кавказским военным округом генерал-полковник Геннадий Трошев на вопрос журналистов, как военные считают потери боевиков в Чечне, сообщил о своем оригинальном методе: поднимается вертолет, облетает чеченские кладбища, и военные считают свежие могилы. Их количество выдается за количество уничтоженных боевиков.
Примерно так же оправдывался на слушаниях в Государственной Думе 6 апреля 2000 года тогдашний заместитель министра внутренних дел России генерал-полковник Федоров. Он доказывал, что колонна сергиево-посадских омоновцев 2 марта попала в засаду, устроенную не своими же коллегами, а боевиками. При этом он сообщил: напавших боевиков уничтожили. А подсчитали их так же - по свежим могилам на кладбище.

И последнее на тему потерь в Чечне. Никто не ищет тех, кто пропал без вести в Чечне между 1996 и 1999 годами. Об этом я пишу по просьбе матерей пропавших без вести россиян: капитана МЧС Дмитрия Бобрышева, журналиста Владимира Яцины и московского физика Михаила Курносова.
Почти каждый день мне в газету звонит Надежда Ивановна Яцина, мама похищенного бандитами и пропавшего в Чечне корреспондента ИТАР-ТАСС, и повторяет одну и ту же фразу: «Неужели судьба наших детей всем безразлична?». И сама же в последний раз ответила: «Скоро очередные выборы депутатов Госдумы и президента. Власти мы нужны только как электорат».

P.S . Мы предполагаем продолжить работу по уточнению количества погибших и без вести пропавших жителей Чечни. Если это не нужно тем, кто управляет нашим государством, то это нужно тем, кто в нем живет. Чтобы спустя десятилетия учителя истории не говорили своим ученикам постыдно примерные цифры - плюс-минус столько-то тысяч, как говорят сейчас о Великой Отечественной: 20-30 миллионов.

В практическом отношении их использовали для двух целей: выкуп или обмен. Для выкупа нередко пленяли целенаправленно – подлавливали или заманивали зазевавшихся солдат – на блокпостах, в расположениях войск… Информацию о том, кто и сколько за кого может заплатить, узнавали быстро – чеченские диаспоры есть в любом крупном российском городе. Как правило, за голову требовали порядка 2 миллионов неденоминированных рублей (данные 1995 года).

Пленных перепродавали в другие бандформирования или чеченцам, у кого родственники находились под следствием или в заключении. Это был очень распространенный и высокодоходный бизнес – родственники пленников продавали свои квартиры и машины, вообще все, что имелось ценного, чтобы вызволить сыновей. Были случаи, когда пленяли и самих матерей, приехавших в Чечню спасать захваченных детей.

Коммерческая составляющая практически всегда выходила на первый план – если боевики знали, что с родных пленного можно хорошо получить за его вызволение, они этим пользовались. Пленных могли обменять на трупы погибших боевиков, в особенности, если это были полевые командиры.

Говорят, в Первую Чеченскую случалось, что боевикам командованием российских вооруженных сил ставился ультиматум: не отпустите пленных, сотрем в пыль селение. И эта угроза действовала – захваченных военнослужащих освобождали.

Собственно говоря, поиском пропавших без вести солдат в России озаботились только в 1992 году. Инициаторами выступили, как ни странно, американцы. После встречи Бориса Ельцина и Джорджа Буша-старшего была создана российско-американская комиссия по по-иску военнопленных и пропавших без вести. Комиссия эта занималась в основном поиском американских военнослужащих, пропавших без вести или захороненных на территории СССР после Второй мировой, корейской и вьетнамской войн.

В 1994 году была создана Комиссия по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести при Президенте РФ, которая разыскивала уже советских военнослужащих. Иницииро-вал её создание начальник Института военной истории Дмитрий Волкогонов. Он же и стал её председателем. До этого в СССР такой структуры попросту не существовало. Поиском и захоронением останков наших солдат занимались только поисковые отряды.

По данным комиссии, пропавшими без вести на тот момент числились около 4 млн. человек. Большинство из них - 3,5 миллиона - пропали во время Второй мировой войны. Еще 274 чело-века пропали в Афганистане, 228 в Таджикистане, 2 в Мозамбике и 12 в Анголе.

После начала первой чеченской кампании при комиссии была организована временная рабо-чая группа, которая стала заниматься поиском и освобождением пленных и пропавших без вести в Чечне. В этом номере - интервью с Виталием Бенчарским, который возглавлял эту рабочую группу в августе 1996 года.

Поначалу чеченцы наших пленных отпускали. Как это произошло, например, в ноябре 94-го, после разгрома танковой ко-лонны автурхановской оппозиции в Грозном. Тогда дудаевцы пленных вернули. И в самом начале полномасштабных боевых действий в декабре 94-го они тоже отпускали наших солдат. Но потом перестали это делать, потому что их попросту ни-кто не требовал вернуть. И число захваченных боевиками российских военнослужащих стало расти.

Их судьбой начали заниматься только после того, как командующим группировкой был назначен генерал Анатолий Рома-нов. Это было весной 95-го. По инициативе Романова была создана совместная российско-чеченская наблюдательная ко-миссия (СНК). Это была неофициальная структура, которая заключала договоренности непосредственно с полевыми ко-мандирами. Но просуществовала СНК недолго. После покушения на Романова она какое-то время еще продолжала рабо-тать, но потом её деятельность сошла на нет.

В октябре 95-го, когда стало очевидно, что людей пропало много, а их розыском практически никто не занимается, на-чальник Генерального штаба Михаил Колесников издал директиву о создании группы по поиску пропавших военнослужа-щих. В состав группы должны были войти офицер из главного штаба Сухопутных войск, офицер управления кадров СКВО и офицер оргмобуправления СКВО. Я в то время служил в главном штабе Сухопутных войск и сам попросился в эту группу. Однако в моей просьбе почему-то усмотрели какой-то умысел. Мне пришлось объяснять, что служил в Грозном с 72-го по 80-й год, у меня там осталось много знакомых, возможно, их удастся разыскать, договориться, установить какие-то кон-такты с местным населением. Мне казалось, что я могу сделать эту работу. И после проволочек в январе 96-го я все-та-ки уехал в Чечню.

Приехал, осмотрелся. Бог его знает, с чего начинать, как работу строить? Дико было - в своем государстве свои гражда-не своих же солдат в плен берут! Посидел без дела день, другой, третий и пошел к начальнику штаба. Во-первых, нужно было наладить контакты с мест-ными. Боевики постоянно мигрировали - сегодня они в Шатое, завтра в Ведено. Вместе с собой они перевозили и пленных. Информацию о том, где именно наши ребята находятся в данный момент, надо было получать от боевиков. Во-вторых, све-дения должны оплачиваться, значит, нужны деньги. В-третьих - эксгумация. Никто из нас тогда даже не представлял, как это делается. В 205-й бригаде была внештатная эксгумационная команда, но к тому моменту она распалась. Чтобы ее вос-создать, нужны были специалисты.

Какого-то опыта на тот момент у нас практически не было - мы только один раз съездили в Шатой и смогли освободить че-тырех человек. Правда, нас там чуть не расстреляли тогда. Эта поездка показала, что к работе нужно подходить основа-тельно, создавать официальные структуры.

Командующим Объединенной группировкой был Вячеслав Тихомиров, и, надо отдать ему должное, поиску солдат он уде-лял большое внимание. На уровне правительства Чечни этот вопрос был решен. В правительстве Завгаева тоже была соз-дана комиссия, которая, в отличие от СНК, к тому моменту уже распавшейся, была официальной. Она тоже занималась пленными - как с той, так и с другой стороны.

2 февраля из Москвы прилетела команда из администрации президента. Привезли с собой специалистов из МВД, людей, которые занимались эксгумацией. Как оказалось, это была рабочая группа при Комиссии по военнопленным. Создана она была по инициативе генерала Анатолия Волкова, заместителя Дмитрия Волкогонова. В 95-м Волков воевал в Грозном на консервном заводе, был награжден орденом Мужества. Он все видел своими глазами. И, вернувшись из Чечни в Москву, предложил создать эту группу. В декабре 95-го Ельцин указ подписал, но если бы Анатолий Волков не инициировал её создание, то вряд ли бы она когда-нибудь появилась.

Самую последовательную и активную работу по поиску своих пропавших сыновей вели матери. В Ханкале в тот момент жили многие из них. Страшно было после января в Грозном. Матушки каждый божий день к нам: ну как, ну что? А что мы можем им ответить? Страна узнала о том, что у неё есть пленные, только 23 февраля 96-го, после программы "Взгляд". Уже год как шла война. Любимов сделал тогда материал о группировке. В том числе подняли и тему пленных. До этой пе-редачи даже офицеры в Чечне не знали, сколько наших пленных у боевиков. Тогда была озвучена цифра - пятьсот чело-век, но, по-моему, на самом деле их было гораздо больше.

Тогда мы собрали матерей, пять человек, и отправили в правительство, в Москву. Я говорю: меня там никто слушать не будет, мой ранг полковника не позволяет войти в эти кабинеты, но вы, мамы, возможно, сможете попасть к высокопостав-ленным чиновникам. На эту поездку родители собрали последние деньги. Поехали. Единственный, кто им помогал в Моск-ве, это Анна Ивановна Пясецкая. Вы думаете, хоть кто-нибудь из чиновников принял родителей в Москве? Никто!

Государственной программы по вызволению наших солдат и офицеров из плена не было, была только добрая воля людей. Со временем у меня сложились хорошие отношения с сотрудниками МВД и ФСБ. Они часто делились информацией, помога-ли нам. Гражданские иногда приезжали, рассказывали, что знают, где сидят столько-то пленных.

Потом я сообразил, что нельзя так работать разрозненно. Объединил в своей группе и внутренние войска, и МВД, и погра-ничников. С ФСБ не всегда получалось - у них были свои методы. Но это и правильно. Если боевики узнавали, что плен-ный эфэсбэшник, его сразу убивали. Поэтому своих они вытаскивали сами.

К тому времени я все еще был руководителем группы Министерства обороны. Мы и рабочая группа комиссии работали па-раллельно - общего руководства не было. Руководителем группы был Константин Голумбовский. Приехал он к нам, посиде-ли, поговорили, обсудили планы. После этого начали работать гораздо эффективней.

Когда срок моей командировки закончился, меня Вячеслав Тихомиров не хотел отпускать, предлагал остаться еще на три месяца. Для меня это было тяжело. Солдатские матери - мои ровесницы, мой сын тоже мог бы быть здесь. В общем, я от-казался. Заменил меня Вячеслав Пилипенко. Я вернулся в Москву, но, как оказалась, ненадолго. Включили меня в состав рабочей группы при комиссии. И 6 августа 1996-го я вернулся в Чечню уже как руководитель временной рабочей группы при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. В тот день как раз начались кровопролитные бои за Грозный.

Помню случай один. Только закончилась война, я выехал по делам в чеченскую комендатуру Октябрьского района. Ко мне подошла русская женщина, говорит: "Там мальчишка лежит прикопанный. Если есть возможность, заберите его, собаки же растащат". Убитых тогда было очень много, их даже не успевали убирать. У меня были хорошие отношения с команди-ром 205-й бригады генералом Валерием Назаровым, я попросил его выделить похоронную команду. Он с пониманием отнес-ся, выделил. Начали собирать тех, кто в городе лежал незахороненный. Я поехал посмотреть, что за солдатик, про которо-го рассказала женщина. Место, где он присыпан, разрушенное. Смотрим, по сторонам кости лежат, рядом мешок какой-то непонятный. Туловище только осталось. От жары оно начало распухать, и вот этот мешок... Это и был наш солдатик.

Забрали его, голову тоже нашли, она сохранилась. А присыпан он был над газовой магистралью. Там из земли штырь тор-чал металлический, а на нем желтая табличка "Осторожно, газ". На ней карандашом написано: "Здесь похоронен россий-ский солдат..." А фамилию прочитать невозможно! Вот таких погибших очень много.

Первым из государственных чиновников, который начал заниматься пленными, был Александр Лебедь. Когда он прилетел на переговоры, я подошел к нему и сказал, что в договоренностях есть неточная формулировка - обмен пленных всех на всех. Этого нельзя было сделать, так как мы не имели всей информации по чеченским пленным. Он ответил, что этим во-просом займется позже. И действительно занялся! В качестве примера могу сказать, что в Гойском тогда был единствен-ный общий лагерь пленных Ичкерии - все остальные пленные содержались по бандам, а этот был вроде как государствен-ный. Лебедь поставил условие - освободить этих пленных. И они были освобождены, около 30 человек. Этот вопрос очень его волновал. Александр Мукомолов, председатель Фонда Лебедя, поиском ребят занимается до сих пор.

С этого момента комиссия рассматривала дела арестованных боевиков, и если они сидели не за тяжкие преступления, то их амнистировали. А уже их родственники искали, договаривались и освобождали наших солдат. Как - это были их пробле-мы. Такая схема стала работать. Но опять же настолько это было неповоротливо, медленно, бюрократично.

Наибольшую активность рабочая группа проявила именно в послевоенный период. Девяносто седьмой год - это пик актив-ности, пик количества освобожденных.

Когда началась вторая кампания, Минобороны уже не стало создавать свою группу по розыску, как это было в начале пер-вой.

У нас была информация по первой кампании, что без вести пропали более тысячи двухсот человек. Из этих тысячи двух-сот за мою бытность было освобождено 353 человека. Живых. Сколько было эксгумировано павших, у меня данных нет. Но понятно, что люди в плену оставались. Сто, двести, триста? Не знаю. В общем, боевики всех наших пленных, по-видимо-му, просто расстреляли и все. В прошлом году пропавших без вести официально признали умершими. На этом все и закон-чилось.

Да чего говорить, даже тех неопознанных, кого захоронили на Богородском кладбище, можно было опознать! Сумма-то нужна смехотворная, чтобы провести экспертизу и доказать почти со стопроцентной уверенностью, кто есть кто! Но для этого денег не нашлось...

Многие матери так и не знают, где их дети. Это Татьяна Ильючик, Ольга Милованова и многие другие. Они до сих пор каж-дый год 25 сентября приезжают на Богородское кладбище - чужих поминать, не своих. И таких много. По 200-300 человек приезжает.

В Чечне официально обнародована база данных людей, пропавших без вести во время двух военных кампаний. По официальным данным, это больше пяти тысяч человек — тех, чья судьба до сих пор неизвестна их близким.

Безымянных могил в Чечне также очень много, есть даже массовые захоронения. Однако сложность в том, что в республике нет генетической лаборатории, которая могла бы провести гигантскую работу по опознанию.

Собственный корреспондент НТВ в Чечне Фатима Дадаева выясняла, как можно разрешить эту проблему.

Единственная база данных по розыску без вести пропавших в Чечне теперь в электронной версии. Информацию по разным источникам собирали в течение нескольких лет буквально по крупицам. Списки постоянно обновляются. Часто об исчезновении людей сообщают общественные организации, а родственники не пишут заявления.

Малика Ежиева, консультант аппарата уполномоченного по правам человека в Чеченской Республике: «На сайт мы выставляем все, что известно по этому человеку — фотографию, когда родился, пропал, если известно, то где, обстоятельства — мы все пишем».

Вот уже 14 лет как одна из женщин разыскивает своего единственного сына. Он пропал без вести в декабре 94-го — во время штурма Грозного. С ведром воды он выбежал из дома, чтобы напоить раненых соседей. С тех пор его никто не видел. В какие только инстанции ни обращалась Зара в поисках сына, но все попытки оказались тщетны. Она не нашла его ни среди живых, ни среди мертвых.

Зара Эльжуркаева: «Надеялась на сына, что он у меня будет опорой, кормильцем. Но судьба распорядилась по-другому» .

Официально за две военные кампании пропали без вести около 5 тысяч человек. На территории республики более 60 массовых захоронений. Одно из них в Ленинском районе Грозного, недалеко от христианского кладбища. По свидетельству очевидцев, в братской могиле — 800 неопознанных тел. В основном это мирные жители. Почти все захоронения заросли бурьяном, узнать их практически невозможно.

Шамад Джабраилов, начальник отдела аппарата уполномоченного по правам человека в Чеченской Республике: «Трудность в том, что не поставили опознавательный знак, что здесь захоронены люди или что здесь большое захоронение».

Работу с массовыми захоронениями в Чечне не проводят — нет генетической лаборатории по опознанию тел убитых. Помочь с приобретением оборудования обещали в Совете Европы, но еще не решили, в каком регионе России строить лабораторию.

Масуд Чумаков, начальник бюро судебно-медицинской экспертизы министерства здравоохранения Чеченской Республики: «Раз война была здесь, то костный материал, все трупные останки, у нас в республике. Вы поймите: 15 лет они пролежали в земле. Они могут не дойти до Москвы в нормальном состоянии. Поэтому необходимо именно здесь все делать».

Вопрос строительства лаборатории пока остается открытым. Поэтому для всех захоронений, чтобы не затерять, решили сделать временную ограду. По мнению специалистов, личность многих погибших можно установить без анализа ДНК. Перед тем, как захоронить, специальная комиссия подробно описала тела убитых и повесила таблички с порядковым номером. Но где находится архив, неизвестно.

Говорят, война кончается, когда похоронен последний убитый. Если мерить действительность этой поговоркой, то война в Чечне будет длиться вечность. Ведь, чтобы предать человека земле, его надо сначала опознать. А сделать это иногда бывает не под силу даже в морге всея Руси.

Знаменитую на весь мир ростовскую лабораторию журналисты нарекли лабораторией смерти. 522-й Центр приема, обработки и отправки погибших - хранилищем мертвых. А Ростов с 1995 года стали называть прифронтовым городом.

Здесь, в лаборатории, перед уходом всегда говорят “прощай”, вместо привычного “до встречи”. Еще бы: возвратиться сюда не пожелаешь и врагу...

124-й окружной медицинско-судебной лаборатории Северо-Кавказского округа - уже больше шестидесяти лет. Однако страна узнала о ее существовании лишь с началом первой чеченской войны. В январе 1995 года российские власти издали указ об идентификации останков солдат, погибших в ходе чеченских контртеррористических операций. В тот же год сюда из “горячих точек” стали ежедневно поступать огромные грузовые машины, до отказа забитые обезображенными трупами.

На лобовом стекле автомобиля - надпись: “Груз-200”, сзади на кузове - табличка: “Осторожно, люди!” Первого февраля 1995 года в Ростов доставили первую партию погибших. Число целлофановых мешков с останками перевалило за триста...

Февраль 1995 года.

Окраина Ростова. Окружной военный госпиталь. На этой же территории - патологоанатомическая лаборатория №598. Здесь же разместили 522-й Центр приема, обработки и отправки погибших...

Две брезентовые палатки. В одной солдаты запаивали трупы в цинк, в другой - ели и спали на тех же гробах. Эксперты ночевали в котельной. Работы велись круглые сутки. Сотни бесформенных, обугленных скелетов, частей тел погибших солдат находились в холодильных вагонах-рефрижераторах, что в 15 минутах езды от госпиталя, в тупике на улице Оганова. Останки доставляли в обыкновенной фольге. Позже появились черные мешки с “молниями”. Размораживались тела прямо на улице, около палаток с гробами. Местные жители из окон близлежащих домов ежедневно наблюдали эту страшную картину. Опознание и вскрытие эксперты также проводили на открытом воздухе: не так сильно чувствовался трупный запах, да и помещений свободных не было.

Перед тем как приехать на опознание, родственники погибших составляли полное описание физических данных своих детей, мужей... Потом просматривали фотографии с изображением останков. При полном совпадении им выписывали разрешение посетить центр.

Здесь собиралось по пятьдесят человек в день. Женщины падали в обморок, мужчин тошнило от запаха, - рассказывает начальник 598-й патологоанатомической лаборатории Северо-Кавказского военного округа Николай Рычев. - Страшно увидеть изуродованное тело собственного сына. При 40-градусной жаре в Грозном хватает суток, чтобы тело стало неузнаваемым...

Однажды мы показали женщине тело сына. Оно уже начало разлагаться. Мать не признала своего мальчика. Но мы не сомневались: на его ноге висела бирка с фамилией. Через несколько дней мать все-таки опознала его - по особой форме ногтей, - рассказывают мои собеседники.

Трупы сотрудники лаборатории делили на три группы. Каждая имела свой цвет. Белой биркой помечали пригодных для визуального опознания погибших. Желтую вешали на условно пригодных (разрушено лицо, но на теле видны родинки, родимые пятна, татуировки). Красная доставалась непригодному для опознавания телу - скелетизированному, обугленному.

Сотрудники Центра не могут забыть изуродованные трупы трех офицеров-пограничников.

Это был первый случай, когда мы столкнулись с изуверством чеченцев, - рассказывают медицинские работники. - Куриленко, Губанков, Ернышов были буквально растерзаны в станице Ассиновская. У них отсекли ушные раковины, половые органы, на теле оказалась масса повреждений механического характера. А парни всего лишь поехали в село купить сигарет - там на них и набросилась озверевшая толпа чеченцев...

Много слухов ходило вокруг чеченских боевиков, превративших торговлю органами пленных российских солдат в налаженный бизнес.

В Чечне мы часто натыкались в оставленных боевиками селениях на останки наших друзей, которые вошли в списки пропавших без вести, - рассказывал мне год назад Алексей Марушкин, боец московского ОМОНа. - Трупы мы привозили в госпиталь на опознание. У большинство из них отсутствовали все внутренности: не было ни сердца, ни печени, ни почек. Причем судмедэксперты установили, что разрезали тела не боевым ножом, а медицинским скальпелем. Однажды пленный чеченец рассказал, что из Турции за человеческими органами прилетали специально оборудованные вертолеты с морозильными камерами. А чеченские снайперы от своего командования получали строгие инструкции: по возможности бить в горло, чтобы не повредить органы.

До сих пор среди патологоанатомов Ростова муссируются слухи о том, что российские разведчики замечали в Чечне людей с сосудами Дьюара (приспособление для быстрой заморозки тканей). В госпиталь и впрямь поступали тела с профессионально удаленной роговицей глаз или аккуратно вырезанными железами... Эту информацию нам не подтвердили в 522-м Центре. Однако в 124-й лаборатории помнят случаи, когда из Чечни приходили совершенно обескровленные трупы. По словам экспертов, кровь мертвого человека пригодна для переливания в течение шести часов.

Зачастую органы отгрызали мыши, находившиеся в вагонах-рефрижераторах...

Пугачева ассоциируется у судмедэкспертов со штурмом Грозного

Трехэтажное обшарпанное здание по улице Лермонтова ростовчане обходят стороной. Здесь находятся лаборатории по идентификации и опознанию погибших - 124-я и окружная 632-я.

В одном из кабинетов 124-й лаборатории хранятся красные папки. На каждой - номер безымянного тела. Кого-то уже опознали и личное дело отложили в сторону. Кому-то суждено стоять на учете еще много лет...

За семь лет таких карт здесь скопилось несколько сотен. Первые четыреста появились в 1995 году, когда сотрудникам 124-й лаборатории поступил приказ из Министерства обороны РФ: идентифицировать всех погибших в Чечне в течение двух недель. Но свыше 40% поступивших тел оказались непригодны к визуальному опознанию: все эти люди погибли в горящей бронетехнике. Особенно много поступило погибших из майкопской бригады, которая штурмовала Грозный в новогоднюю ночь.

Я с тех пор не могу слушать Пугачеву, - вдруг совершенно неожиданно говорит начальник 124-й Центральной лаборатории медико-криминалистической идентификации МО РФ Владимир Щербаков. - По телевизору в ту страшную новогоднюю ночь шел ее концерт, а нам один за другим доставляли трупы из майкопской бригады. Пока вся России поднимала бокалы, пела, веселилась, они умирали... десятками, сотнями... Вот с тех пор, как услышу Пугачеву, - перед глазами встает та кошмарная ночь.

Эксперты не уложились в указанные сроки. Но тогда никто не мог предположить, что на эту страшную работу потребуются годы...

Время умирать

Сегодня на идентификацию тела уходит не больше четырех дней. В 1995-1997 годах не хватало и месяца.

У 80% погибших отсутствовали фотографии. Военного билета как источника информации практически ни у кого не было. Чтобы обезличить убитого, боевики пускались во все тяжкие. Противоборствующая сторона уничтожала все внешние признаки, по которым можно опознать человека, - вырезали татуировки и шрамы, изымали у погибшего документы, жетоны, - продолжает Щербаков. - Это продуманный ход, рассчитанный на психологическое подавление противника. Чеченцы пачкой военных билетов трясли перед женщинами, которые приезжали вызволять своих детей из плена. “Они у нас в заложниках, - убеждали матерей боевики. - Восстанавливают укрепления, ведут хозяйственные работы”. И женщины верили им. Они хватались за соломинку, если им говорили, что ребенок жив. Тот человек, который лишал их этой надежды, становился личным врагом. Этими врагами долгое время были мы...

До мая 1995 года жетоны выдавали только офицерам. Сегодня жетоны есть у всего личного состава. Однако при идентификации именной жетон может лишь запутать эксперта...

Ребята, увольняясь, передают жетон молодым бойцам с напутствием: “Он счастливый, он меня от смерти спас”. Потом солдат со “счастливым” жетоном на шее погибает. Начинается путаница, - объясняет Владимир Владимирович.

Что касается дактилоскопической процедуры - она сегодня тоже не идеальна. Закон о дактилоскопической регистрации в РФ вступил в силу 1 января 1999 года - в период между первой и второй чеченской кампанией. В первую войну информацию удалось использовать в шести случаях из семисот. Опознанные по отпечаткам пальцев “счастливчики” до призыва прошли дактилоскопическую экспертизу в рамках уголовного дела...

Однако нынешний закон о дактилоскопической регистрации зачастую не оправдывает себя.

Эту информацию мы можем использовать в 27% случаев, потому что пальцы на руках горят как спички, - рассказывает начальник 124-й лаборатории. - Пальцы на ногах и подошва вообще не сгорают - благодаря грубой табельной обуви. Гребешковая кожа, которая покрывает ладонь и пальцы ног, задубевает, и все идентификационные признаки сохраняются, а в законе говорится только о дактилоскопии пальцев рук.

Надежный признак для опознания - зубная формула. По зубам солдата опознают часто...

Я выхожу из кабинета Владимира Щербакова.

В коридорах лаборатории толпится народ. Около стены на корточках сидит старик. Через некоторое время выяснится, что этому мужчине всего 45. Шесть лет он потратил на поиски сына. За это время он продал квартиру в Новосибирске, потерял работу, похоронил жену. И вот сегодня подписал акт опознания.

У меня дом в деревне остался, похороню Ваню около качелей, с которых он в детстве не слезал. - Он сорвался на крик и зарыдал.

Я заглядываю в комнату, где проходит компьютерное опознание родителями останков трупов. Больше десяти минут здесь не выдерживают. Переводить дух выходят в коридор.

За столом сидит женщина. Не отрываясь смотрит на монитор. Вместо глаз остановившиеся зрачки. Слез нет. Ей надо найти большую родинку на левом предплечье погибшего сына.

Этот последний на сегодня, - утирает она пот со лба. - В день больше двадцати фотографий не могу просмотреть.

Может, его и нет здесь, может, он живой? Может, в плену? - успокаиваю я.

Может быть... - Она даже не оборачивается в мою сторону. - Сколько буду жить, столько буду искать.

Через полчаса из комнаты по опознанию останков выводят старушку. Мария Антоновна наконец-то нашла внука. В одной руке она держит фотографию юного мальчика. В другой - снимок того, что от него осталось. Она узнала внука по татуировке на плече. “Время жить, время умирать” - эту надпись он нарисовал на себе пять лет назад. На обгоревшем теле осталось два последних слова.

Страна готова к войне

Январь 2003 года.

Сегодня прибывает борт из Ханкалы, девять двухсотых должны доставить, всех уже опознали, - сообщил нам заместитель начальника 522-го Центра приема, обработки и отправки погибших Сергей Насретдинов.

“Двухсотыми” называют “груз-200”, “сотыми” - “груз-100” - носилки с ранеными солдатами.

Идем в огромный бокс с холодильными установками, где тела могут храниться годами. Температура в них не поднимается выше 10 градусов.

Сейчас здесь немного тел осталось,- говорят мои собеседники. - После проделанной идентификационной экспертизы стараемся не тянуть с похоронами. Вот в этом холодильнике лежат останки тел с разбившегося вертолета “Ми-26”.

Сейчас будут работать с мальчиком, которому разнесло голову. Завтра на опознание приезжает отец, нужно привести тело в порядок, - говорит начальник центра Сергей Насретдинов.

Двери в морге скрипят особенно громко. Эхо собственных шагов заглушает разговоры медиков. От стен веет холодом. До прихода сюда я просмотрела сотни фотографий разрушенных тел, думала, что готова видеть... Теперь я точно могу сказать: никакой документальный кадр или фотоснимок не передаст реального изображения...

Заходи смелее, не бойся, - подбадривает меня Сергей Маратович.

Видишь, пацан на полу, он подорвался на мине, - кивает подошедший судмедэксперт.

В метре от меня в разорванном камуфляже лежал человек. Вернее, то, что от него осталось. Свесившаяся голова. Одна рука лежала рядом, отдельно от тела. Вместо ног - кровавое месиво.

На мгновение пропала способность говорить, соображать, слышать, двигаться. В то же время я не могла отвести глаз от погибшего.

У нее шок, - говорит кто-то. - Голова не кружится? Может, нашатырь принести?

Прошла минута длиною в вечность...

Молодые солдаты начали раздевать погибшего. Я отвернулась. Только в этот момент почувствовала головокружение, сознание поплыло.

Вообще родителей мы стараемся сюда не пускать. Да и сами они сторонятся этого места. Советуем сохранить в памяти образ ребенка таким, каким он был, - говорит Сергей Маратович.

Мы выходим на воздух. Рядом стоит 20-летний юноша. Он один из тех восемнадцати ребят, которых судьба занесла служить в 522-й центр.

Тяжело было первую неделю. Потом обтерся, - делится со мной рядовой Денис Тлипаров. - Ерунда, когда говорят, что невозможно привыкнуть к виду крови и принюхаться к трупному запаху. Это только первые дни тошнит. Обрабатывая тела, я не осознаю, что когда-то это был живой человек. Только летом тяжело было, когда вертолет упал. Представляете, сотню обгорелых тел на себе перетащить! Вот тогда запах жуткий стоял! Сейчас я могу даже без перчаток работать. Респиратор надеваю, только когда труп анолитом (раствор, убивающий микроорганизмы, вызывающие процесс гниения. - И.Б.) обрабатываю.

Раз в неделю ребята принимают борт из Чечни. Порядка двенадцати погибших каждый понедельник прибывает в Центр приема, обработки и отправки погибших.

В наши обязанности входит разгружать машины с телами, размещать их по холодильникам. На следующий день раздеваем, моем трупы. Одежду сжигаем, - продолжает Денис. - Затем с погибшими работают эксперты. Потом мы запаиваем тело в цинк. Гробы таскать тяжело. С телом они весят 200 кг, отсюда и пошло название груза. А знаешь, - добавляет он, - в нашу часть многие ребята просятся, кому же охота в Чечню ехать! Мама меня иногда спрашивает: “Сынок, тебе кошмары не снятся?” А я, представляешь, за пять месяцев службы во сне ни разу не видел трупа.

На территории центра расположен склад, где хранятся гробы для погибших. Помещение заполнено до отказа. Сегодня здесь находится порядка сотни красных цинковых гробов, доставленных из Краснодарского края. Цена каждого изделия - от 5 до 7 тысяч рублей. Транспортировка и перевозка трупа обходится в 5-8 тысяч.

Гробы необходимы нам как воздух. Все, кто сюда попадает, разводят руками. Страна действительно готова к войне, - говорит Насретдинов.

Помимо гробов для каждого погибшего здесь есть новая одежда: носки, трусы, майка, тапочки, камуфляжная форма, фуражка. Все ритуальные церковные принадлежности: крестик, распятие, молитвенник - доставляют бесплатно монашки из близлежащей церкви. Тело или то, что от него осталось, заворачивают в одежду, потом запаивают в цинковый гроб с окошечком. Родители часто не доверяют судмедэкспертам и перед тем, как похоронить тело, смотрят в окошечко.

Лабораторию в Чечне разворовали местные жители

Когда в СМИ прошла информация о смерти Хаттаба, его тело кинулись искать сюда.

Все это слухи, трупы чеченцев к нам поступают, мы строго фиксируем подобную информацию, - утверждает Щербаков. - Чеченцев обычно различаем по соответствующей одежде: чалма, зеленая повязка на лбу - и по внешним признакам: кавказские черты лица, обрезание. Если все-таки у нас оказывается труп боевика, после составления протокола мы передаем тело в военную прокуратуру Чеченской Республики. Только однажды к нам из Грозного поступило 44 трупа, из них 22 тела - мирные жители Чечни. Когда останки вывозили из Ростова, милиция перекрывала улицы города, чтобы не допустить беспорядков.

С 1997 года в одном из зданий Грозного российские специалисты оборудовали судебно-медицинскую лабораторию по идентификации погибших чеченцев. Местные судмедэксперты работали исключительно с эксгумированными телами. Лучшее современное оборудование российские власти направляли туда. Эксперты 124-й судебно-медицинской лаборатории проводили обучение чеченских медиков. Трое человек - Тамара Тепсаева, Масхуд Чумаков и Исса Алхазуров - некоторое время работали в этом учреждении. Вопросы по идентификации курировал подполковник милиции, начальник отдела капитального строительства МВД Чеченской Республики. В августе прошлого года его арестовали как террориста, одного из активных боевиков. Эксперты бросили работу в лаборатории гораздо раньше. Чумаков перебрался в Смоленск, Тамару Тепсаеву в мае прошлого года застрелили во дворе собственного дома, Исса Алхазуров пропал без вести.

Окончательно лаборатория прекратила свое существование 4 июля 1999 года, когда боевики похитили двух техников, обслуживающих вагоны-рефрижераторы с эксгумированными телами. В тот же год в здание лаборатории попал боевой снаряд. Компьютеры и дорогостоящее идентификационное оборудование растащили чеченцы. Военные медики считали нецелесообразным вывозить вагоны с холодильными установками из Чечни. Все необходимые расследования, оперативно-розыскные мероприятия, поиск сравнительного материала должны вестись на месте. Ведь для опознания необходима работа с родственниками.

Возобновить работу в лаборатории оказалось невозможно. 13 февраля 2000 года нас вызвали в Грозный для опознания российских военнослужащих, которые могли находиться в заброшенных вагонах-рефрижераторах, - вспоминает начальник 632-й лаборатории Александр Ермаков. - Также надо было разобраться, не появились ли там новые тела. Ведь с июля 1999 года в Грозном не было ни одного нашего эксперта.

В течение двух недель эксперты 632-й судебно-медицинской лаборатории проводили осмотр сотни тел, по фрагментам костей устанавливали пол погибшего, по стертости зубов - возраст. Поднимали сохранившуюся документацию. В итоге обнаружили пять российских солдат.

Сегодня в Грозном много стихийных захоронений, - рассказывает Александр Ермаков. - Хоронить там проблематично, любое перемещение по городу опасно для жизни. Поэтому местные жители роют могилы в скверах, во дворах жилых домов, в горах, в лесу. Хоронят всех - и чеченских, и русских солдат, предварительно забрав документы. Место помечают. Спустя некоторое время обращаются в военную прокуратуру. Те проводят эксгумацию тела. Но гниение трупа наступает сразу после смерти человека, представляете, что от него остается год спустя?

На Северном кладбище Ростова, возле самого леса, выделен небольшой участок земли, на котором начиная с весны 2000 года было захоронено 163 неопознанных человеческих фрагмента. У этих безымянных надгробий нет ограждений, с каждым днем могилы оседают, а недавно земля и вовсе покрылась огромными трещинами.

За небольшим участком кладбища некому ухаживать. Лишь накануне Пасхи сюда приходят несколько пожилых женщин. Около каждой могильной плиты с надписью “неизвестный №” они кладут два полевых цветка, а рядом ставят пластиковый стакан с водкой. Эти женщины уже больше шести лет ищут своих детей, и каждая надеется, что, возможно, в одном из уголков этой братской могилы лежит и ее сын. Больше им верить просто не во что.